И все. И больше ничего.

7. …"Отыскать подсказку»? — пожалуйста. Только пойми ее.

ГОРОД. БИБЛИОТЕКА. МЯТАЯ ТЕТРАДЬ.

8. Чужая ночь в чужом городе должна стать твоей ночью.

Как же иначе услышать голос звезд?

Глава шестая

ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.

1. Он прошелся по саду, давя сапогами опавшие стручки и косясь на выстиранную куртку. «Теперь придется ждать, пока высохнет. А жрать-то охота!» Ну ладно, ну черт с ней, с библиотекой. В конце концов, все подсказки (если их вообще можно так назвать) он получал именно в такой трехстрочной форме. И глубина, а также понятность подсказок не особенно менялись от случая к случаю. Философская абракадабра, которую можно трактовать как угодно.

«/Ну, в результате-то ты трактовал их с наибольшей для себя пользой/».

Что было — то было. Но сегодня, похоже, не тот случай. Итак, черт с ней, с библиотекой. Он и не ожидал…

Одним словом, не будем расстраиваться. Не будем расстраиваться. Не будем.

А что будем?

2. От нечего делать человек оборвал почти все стручки, — убедившись, что ни одного съедобного на вид здесь, в саду, нету. Воду, правда, пить можно было. Хоть и с непривычным привкусом вода, а нормальн…

Человек почувствовал, как в животе в буквальном смысле закипело. Едва успел стянуть штаны.

И сидя на корточках, проклиная все и вся, опять увидел необычную кучку-многоглазку.

«Хоть бы отвернулось, бесстыжое животное».

Обитатель пялился на него своими несчетными глазами и звучал, — кажется, даже чуть-чуть насмешливо. По крайней мере, человеку так показалось.

3. Управившись с результатами воздействия на организм местной воды, человек решил, что больше не останется в саду ни на секунду. Он сдернул с веток /хр-русть! — черные обрубки падают на землю обломанными пальцами/ невысохшую куртку и приблизился к стене.

Коснулся голубых кружочков и «/Ничего не случится. Ты же знаешь. Все сломалось. Ничего не слу…/» почувствовал легкое покалывание. В следующую минуту он уже стоял по ту сторону.

Вечерело. Жирные маслянистые тени змеями вползали в щели между домами, ворочались, устраиваясь там поудобнее; Обитатели звучали теперь сонно и умиротворяюще. Кажется, они стали даже меньше перемещаться из дома в дом. Человек бросил прощальный взгляд на сад (заодно посмотрел на многоглазого преследователя) и зашагал к фонтану. Сейчас больше всего на свете он желал избавиться от соглядатая, даже если тем руководило обыкновенное любопытство.

«Довольно на сегодня игр. Домой, домой! — забиться в нору и забыться во сне».

Тогда он еще не знал, что «игры» лишь начинаются.

4. Ему предстояло преодолеть довольно приличное расстояние, и поэтому человек торопился. Он совсем не был уверен ни в том, взойдет ли на небе луна, ни в том, станут ли светиться Обитатели, когда окончательно стемнеет. Не исключено, что очень скоро придется искать дорогу в темноте. О, разумеется, он давно уже вышел из того возраста, когда можно признаться самому себе в страхе перед темнотой /и тем, что в ней таится/, но искать путь к фонтану в преобразившемся городе — нет уж, увольте, господа хорошие! Это сомнительное развлеченьице оставим для кого-нибудь с более крепкими нервами.

К тому же события последнего дня… Что бы человек не испытывал к городу — а это чувство совсем не походило на обожание; разве что, отчасти, на обожествление, — он понимал: отсюда не сбежать. Без толку прыгать с тонущего корабля, когда находишься посреди бушующего океана. Лучше уж притащить в зубах кусок пакли и заткнуть им дыру. Авось удастся доплыть до порта.

Другой бы отвернулся. Сказал себе: «Даст Бог, все обойдется». Человек не мог позволить себе иметь подобные предположения. Хотя, если обойдется, он первым восхвалит имена забытых богов.

«/Но ты знаешь: не обойдется/».

Да, он знал. Все в городе пропиталось этим: в предощущении катастрофы извивались улицы и умирал свет, чернели в полумраке стены и гасли звуки. До сих пор то, что происходило здесь, напоминало игру с глиной; глину мяли, из нее изготавливали нечто, а потом снова мяли и снова изготавливали, и снова… И глина эта лежала в некой миске. Теперь же, похоже, кое-кто намеревается мять миску, а не только глину, — и изготавливать из них нечто, и снова мять, и снова…

Что чувствует муха, угодившая в такую миску?..

Кажется, человек готов был ответить на этот вопрос.

5. Он не стал задерживаться у фонтана, как сделал это прошлой ночью. На сей раз человек чувствовал голод, замешанный на тревоге; он спешил в комнатку.

Но звук чужого дыхания услышал издалека.

«Что сегодня?» Человек стал передвигаться плавнее, старясь не шуметь. Конечно, до сих пор никто никогда не угрожал ему здесь, но теперь все переменилось, не так ли?

Он подошел к двери своего убежища и на мгновение замер, чтобы секундой позже рывком распахнуть ее — словно отчаянно рвануть на груди рубаху.

Темнота. И…

— Да будет свет, — молвил во тьме чей-то спокойный голос. Его обладатель, похоже, совсем не испугался столь драматичного появления хозяина комнатки.

И свет воспылал.

6. Горела свеча, обыкновенная свеча в обыкновенном закапанном воском глиняном подсвечнике — ничего особого. Подсвечник стоял прямо на полу («а где ж ему еще стоять? — мебели-то в комнатке не…») и поэтому освещал все несколько необычно, снизу вверх. Вследствие этого в глаза человеку прежде всего бросились ноги, обутые в высокие темно-зеленые сапоги, и алые брюки. Своей верхней частью ноги сидели на стуле, которого еще утром здесь не было. Стул тоже не представлял собой ничего особенного — в отличие от персоны, его попиравшей.

«Гость», — мрачно подумал человек. «Предусмотрителен, ходит со своей мебелью».

Почему-то именно стул раздражал его больше всего.

— Люблю удобство, — верхняя часть туловища «гостя» из-за необычного расположения свечки пребывала в тени. — И показуху, — добавил он. — Но согласитесь, было эффектно.

Ничего не отвечая, человек подошел к одному из импровизированных постаментов, на котором покоилась голова мертвой женщины, снял ее, а взамен поставил свечку. Потом обернулся и стал разглядывать нежданного визитера.

Это было странное создание. На первый взгляд оно ничем не отличалось от человека, но что-то — то ли в прищуре зеленовато-кошачьих глаз, то ли в неестественно длинных бледных пальцах — заставляло отвергнуть подобные предположения. Визитер был не из людей, хотя и очень похож. Но его и не породил город, в чем человек ни секунды не сомневался.

Гость.

Его овальная, словно гигантское яйцо, голова покоилась на короткой массивной /основательной/ шее; тело, отнюдь не выдающихся физических данных, было одето в черную, с золотистым узором, рубашку и алый пиджак. Кожа на лице гостя отличалась неестественной белесой чистотой и гладкостью — ни единого намека на усы или бороду здесь вообще не подразумевалось. Остроконечный подбородок, казалось, рассматривает человека одновременно с кошачьими глазами; тонкогубый рот изгибался в подобии иронической усмешки.

В следующий момент губы изогнулись еще больше, разъехались в разные стороны и выложили в воздух слово-карту:

— Дер-Рокта.

Глаза смотрели на человека: «Теперь ваш ход».

— Зачем вы здесь?

Гость вздохнул с легким оттенком усталости:

— Чтобы предложить вам кое-что. Но не обольщайтесь на сей счет — в конце концов вы все равно откажетесь — выслушаете меня, покиваете, а потом откажетесь. Знаю я вас, людей.

— Тогда зачем явились?

— Работа, — объяснил гость. — Наше дело предложить, ваше — отказаться. Последнее, впрочем, не обязательно.

— Договор кровью?

Гость скривился:

— Разумеется, нет. Никаких договоров. Вы платите, я исполняю обещанное. Скажите, ну к кому мы пойдем с нашими бумагами, если один решит обмануть другого? Или вы считаете, что ваша подпись, выполненная кровью, обладает сверхъестественными способностями? В таком случае вынужден вас разочаровать: может, и обладает, но не здесь. А туда, где обладает, вам еще нужно попасть. С чем, собственно, я и пришел.